Виктор (Мамонтов) - Господь — Пастырь мой
Я забыл все, что связано с литургией и с молитвой, но как только я вошел в храм, я понял, что меня ждут, что я пришел на встречу с кем‑то. Я еще не знал с кем, но уже одно то, что я находился в этом месте, приводило меня в состояние слушания чего‑то или кого‑то, кто вскоре должен был открыться.
Я был там, внутри храма, мне была назначена встреча, и я не хотел упустить этот случай. Я был рядом с матерью в глубине храма. Служба началась. Слова священника были для меня пищей. В его словах, в его жестах, в его молитвах я искал лицо того, кто пригласил меня.
В конце проповеди я закрыл глаза и обнаружил внутри себя тишину, тишину Бога, Которой говорил во мне. С этого момента я был далеко от всего внешнего, и это лицо становилось все более ясным и очень, очень безмолвным.
Ничего, кроме этого присутствия, обитающего во мне; я еще не мог разгадать его, но оно жило во мне; мое сердце приготовилось увидеть Того, Кого я искал.
Священник вознес дары. Я стоял на коленях, смотрел на них, и я понял, что это Он. Мои глаза были закрыты; мои руки соединены, и мое сердце открыто.
Больше не было никого, кроме Него и меня, в тишине. Его присутствие охватило меня, я был наполнен Им, и мне было этого достаточно.
Моя мать начала проявлять обеспокоенность, видя меня столь поглощенного молитвой. Она начала толкать меня локтем и спрашивала:"Что с тобой?"Я отвечал:"Я молюсь".
Я встретил Того, Кого искал, я нашел Его. Я находился в храме и одновременно внутри моего сердца. Я находился внутри Храма Тела Христова, которое есть Церковь, и внутри Храма моего тела, я встретил моего Возлюбленного в моем сердце. Больше ничто не заставит меня потерять Его. Он призвал меня стать священником для Его Царства».
Это пример чуткого сердца, которое расслышало призыв Господа и откликнулось на него. Мы часто понимаем диалог как разговор человека с Богом, человека с человеком, Церкви и общества, — как разговор, делая акцент на говорении. На самом деле суть истинного диалога не в говорении, а в слышании. Дар слышащего сердца дан каждому из нас, и наше призвание — принять его и развить. Как в древние времена Господь говорил Израилю: «Шма, Исраэль!» — «Слушай, Израиль!», так и сейчас Он призывает каждого из нас: «Слушай!..»
Молитва как диалог
Человек создан для общения с Богом, для жизни вдвоем.
Диалог, который начался «в начале», должен длиться вечно, ибо сам диалог вечен.
Слова: сотворим человека по образу Нашему (и) по подобию Нашему (Быт 1:26) подразумевают, что Бог есть общение, общение в любви.
«Творец приводил творение в бытие тем, — пишет С. С. Аверинцев, — что окликал вещи, обращался к ним, дерзнем сказать — разговаривал, заговаривал с ними, и они начинали быть, потому что бытие — это пребывание внутри разговора, внутри общения».
Вторая ипостась Святой Троицы называется Логосом, по–гречески — Слово, от того же корня происходит слово «диалогос» — то есть «слово двоих».
Человек несет в себе возможность диалога, он тяготеет к диалогу, он изначально погружен в первожизнь.
Духовная жизнь не может развиваться в одиночку, ибо человек создан для общения. Конечная цель человека — соединение с Богом, обожение, одухотворение. Это единение есть тайна, совершающаяся в каждом из нас.
Нам, христианам, для достижения этой цели даны все условия в Церкви. Как же совершается наше единение с Богом? Вовсе не в результате какого‑то бессознательного процесса, а Духом Святым и нашей свободой, ибо человек принадлежит к Царству Духа.
Все мы когда‑то становились на первую ступень этого диалога. Это наше общение с самыми близкими людьми — с отцом и матерью. Когда человек появляется на свет, мать и отец являются для него зримыми образами невидимого Бога. Через них он получает дар жизни, с ними он вступает в первое, еще дословесное общение — через прикосновения, ласку, внимание, заботу.
Но сотворенный для общения в любви человек вдруг добровольно разрывает общение с Богом, отказывается слушать и быть услышанным. Творение Божие оставляет Творца.
Сатана, имитируя Бога, начинает говорить с Евой. В этом разговоре мы видим такую черту, как манипуляция. В истинном диалоге нет своекорыстия, нет намека на манипуляцию. В словах змея Еве мы видим не диалог, а как бы антидиалог. Это попытка проникнуть, как‑то втиснуться в человека, в душу его, подавить человека, попрать его свободу. Сатана, соблазняя Еву, всевает в нее семя самодостаточности.
Вы, — говорит он, — вкусив запрещенный плод, станете как боги, будете самодостаточны, самоопределены. Когда же идея самодостаточности входит в человека и он принимает ее, захвачен ею, это калечит его врожденную способность к общению с Богом.
Вследствие выпадения из диалога человек стал смертным.
После грехопадения Господь не оставляет человека, не молчит, как это представляли себе деисты (и о чем говорят некоторые современные мыслители).
Бог хочет продолжить диалог с человеком: Богу еще есть что нам сказать и есть что услышать от человека. Разговор продолжается. Это потому, что Бог жаждет человека. Любовь Божия не может забыть человека.
Но человек становится не способным на диалог.
Точка встречи Адама с Богом при вторжении сатаны исчезает. Прежняя возможность войти в более глубокую, обширную реальность, чем «ты», потеряна. Адам уже не находится в этой точке встречи. Там Господь его ищет: «Где ты?», но не находит.
До грехопадения Адам пребывал в свободных отношениях со всем творением. Он был поставлен во главу угла творения как предстоятель диалога всей твари. Когда Адам нарекает имена, он вводит тварь в общение с Богом. Он сам имеет дар разговора с Богом, дар понимания. И он этот дар сообщает и другой твари. Через Адама вся тварь входит в эту симфонию прославления Бога, сущность которой есть радость.
Можно сказать, что синоним диалога — это радость. Митрополит Антоний пишет, что Сретение (встреча) по–сербски значит «радость». Недаром преподобный Серафим Саровский встречал людей словами: «Христос Воскресе, радость моя!»
То есть каждая личность в этом мире, которая несет в себе свет общения, свет диалога, является источником радости для другого человека, как Адам был радостью для Бога.
Изначально диалог есть только радость.
После падения Адам, нагой и бессильный, стал скорбью для Бога. Так и любая личность в нашей жизни является радостью, и потеря общения, разговора с нею — скорбь для нас. Общение при утрате общности есть скорбь, поэтому диалог после грехопадения — иной.
Во–первых, это скорбь Бога: «Где ты, Адам?» В этом призыве есть внутренняя боль, даже вопль о человеке.
Для Адама диалог с Богом тоже является уже не радостью, а мучением. Он чувствует, как его наполняет страх, он прячется, он уже не свободен. В диалоге он уже не может предстоять.
Он все время как бы падает, и это — онтологическое падение. Он потерял возможность самостоять. Он должен опереть свое существо, свое существование на какие‑то объекты.
Человек уже не является свободным, и смысл своего бытия находит в подчинении других личностей себе, потому что он уже не живет Богом, не имеет радости внутри себя.
Но Господь неизменно любит мир, человека, доверяет им и возводит их к утерянному диалогу через своих глашатаев — Ноя, Авраама и Моисея, судей и пророков.
В конце концов, по исполнении времен Господь говорит через Сына Своего Единородного — Иисуса Христа, Которого принес в дар, чтобы стало возможно возобновить утерянный диалог.
Как человек может начать восстанавливать общение с Богом?
Не с того, что мы рассмотрим все наши падения, все изъяны и будем в следующий раз осторожнее и осмотрительнее. Это приведет к тому, что мы закончим в духе Экклезиаста — высокой печали, что все суета сует. Печальная нота этого мудрого произведения — в том, что автор утерял детское доверие, детское отношение к миру.
Обновиться диалог может опять только через дух веры, потому что в духе веры есть жизнь, есть возможность обрести новый опыт, новое общение, новое измерение своей жизни.
Когда Иисус Христос говорит: «Станьте как дети!», это означает, что ребенок — райский Адам — есть сама жажда диалога. Он, как Адам, прикасается к чему‑то, хочет говорить с вещами, с солнцем, с людьми, с животными.
Когда мой знакомый спросил своего маленького сына: «Что ты делаешь ночью?» тот ответил: «Ухожу к Богу».
Жизнь ребенка дышит духом доверия. Важно не потерять этот дух, ибо только он рождает истинное общение, истинную молитву.
Если человек любит Господа, то всегда Его помнит, а «память Божия, — по слову преподобного Силуана Афонского, — рождает молитву».
Любящая душа не может не молиться, ибо она влечется к Богу благодатью, которую познала в молитве.
Если человек делает в своей жизни иной акцент — на «взрослой самодостаточности»: я буду жить сам по себе, отгорожусь от мира, научусь им манипулировать, — то ему кажется, что он станет свободным и независимым.
